— Зря я тебя сюда потащил, — печально сказал Тулле. — Надо бы одному идти.

— Это еще почему?

— Жрец сказал, что я родился отмеченным Бездной, и чем выше моя руна, тем чаще приступы и тяжелее из них выбраться. И если бы я получил шестую руну, то вряд ли бы сумел вернуть свой разум.

Я сглотнул кровь, затекавшую в глотку из носа.

— Значит, уйдешь из хирдманов. Станешь землепашцем, как и хотел.

— Нет, это не поможет. Жрец сказал, что я должен посвятить жизнь служению Мамиру и поднять руну под его присмотром. Он научит меня управлять бездной внутри себя. Так что здесь мы расстанемся.

— Ты что, тоже себе пальцы рубить будешь?

— Нет, — рассмеялся Тулле. — Я уже отдал кое-что поценнее.

И он постучал пальцем под пустой глазницей.

— И сколько тебя будут учить? Седьмицу? Две? Месяц?

— Не знаю. И жрец не знает. Может, и не один год. Так что прощай, брат-ульвер.

— Чего это прощай? Я в Сторборге останусь, каждый день приходить буду!

— Не надо, — он был очень серьезно настроен. — Жрец сказал, что ты сюда больше прийти не сможешь, а если попробуешь, только хуже будет.

Я замолчал, не зная, что сказать. Наверное, жрец прав. Наверное, так будет лучше для Тулле. Но мне не нравился ни жрец, ни его слова, ни потеря лучшего друга. Еще одна потеря!

— А про твой дар скажу: не забывай, кто ты, — и он вложил мне в руку какую-то вещицу. — Прощай.

Я, не говоря ни слова, хлопнул Тулле по плечу, развернулся и пошел к городу. Этот ублюдочный Бриттланд отнял у меня слишком много братьев. Слишком много.

Внутри меня полыхало так, будто мои кишки закинули в кузнечный горн. Было даже хуже, чем под давлением жреца. Спалить бы этот мерзкий город! Или хотя бы сраный шалаш вместе с его хозяином. Мамиров жрец! Сам Мамир был хитрожопым уродом, и его жрецы такие же. Зачем ему вообще понадобились жрецы? Каждый славит бога делами. Руны он придумал! Людей, твариный выкормыш, придумал, благодать подарил, а все для чего? Чтобы богам ничего делать не пришлось!

Я стиснул кулак, и там что-то хрустнуло. Ах да, подарок Тулле. Я разжал пальцы и увидел грубо вытесанную фигурку волка с поломанным хвостом. Не забыть, кто я?

Я Кай Эрлингссон из Сторбаша.

Я Кай Безумец.

Я ульвер из хирда Альрика Беззащитного.

Я — волк.

А сила волков — в стае.

Сейчас моя стая слаба, но я сделаю ее сильной. А ублюдочному жрецу я отрежу оставшиеся пальцы и уши.

Все еще накрапывал дождь. Темнело. Я поспешил к Красной площади, но никого из ребят не увидел. Даже заядлые гуляки Сторборга не захотели мокнуть на улице и расползлись по укромным уголкам, даже гулящие девки перебрались в таверны. Лишь я один торчал на краю площади, а мелкие назойливые капли стекали по моему лицу, щекам, волосам. Я не мерз, хускарла так просто не зажарить и не утопить, но мне было так плохо!

— Ублюдочный Бриттланд! — выкрикнул я в серое небо, врезал кулаком по стене и не ощутил боли. А мне нужна была боль!

Треснул туда же еще раз. А потом еще.

— Парень! Парень! Прекрати! У меня сейчас стена проломится!

На улицу выскочил крупный бородатый мужик.

— А ты меня заставь! — гаркнул я и аж обрадовался. Драка! Вот чего мне так не хватало!

— Ты пьян? Иди домой, поспи. Погода, видишь, какая, — успокаивающе заговорил он.

— Нет, ты меня заставь!

И еще раз кулаком в стену.

— Что ты за человек такой! Темно уже, добрые люди спать ложатся. Чего буянишь? Девка бросила? Так то дурная девка была, беспутная. Ты и получше себе сыщешь!

— В бездну девок! — взревел я.

— Вот-вот, верно. В Бездну. Добрый воин бабу всегда найдет.

Я подошел к мужику вплотную, схватил его за рубаху, притянул к себе и сказал:

— А друга? А брата? Брата тоже всегда найдет?

— Так ты брата потерял? — охнул бородач. — Это горе так горе! Вот беда так беда. Брата никто заменить не сможет. Теперь я понимаю, почему тебе тошно.

Почему-то он не разозлился на меня, не ругал за шум, а хотел успокоить. От его искренних слов весь гнев, клокочущий внутри, остыл, и у меня защипало в глазах. Я скривился, сдерживая ненужные слезы, шмыгнул носом и все же раскиселился. Да еще и перед незнакомцем!

Бородач дружески обнял меня за плечи и потащил в дом.

— Пойдем. Пойдем-пойдем! — приговаривал он, будто строптивую скотину успокаивал. — Нельзя тебе сейчас одному. Никак нельзя. Пойдем, посидишь, согреешься, выпьем вместе. И расскажешь, что у тебя приключилось. Слова — они, как гной у раны: нужно выпустить, чтобы потом крепче зажило. Пойдем.

Внутри было темно, но он дотащил меня до лавки, усадил за стол, высек огонь и зажег небольшую масляную лампу, причем повесил ее позади меня, чтобы лицо мое осталось в тени.

— Что там, Ульвид? — послышался сонный женский голос.

— Спи себе. Гостя привел, у нас останется на ночь.

Сам сходил вглубь дома, принес кувшин с кислым молоком, немного снеди, сел напротив меня и кивнул:

— Ну, сказывай, что случилось.

От запаха хлеба у меня аж желудок свело, и я набросился на еду, пил молоко, захлебываясь сдавленными рыданиями. С самого начала все рассказал. И как первую руну получил, и как к Альрику попал, и как гармов убивал, и как в Бриттланд попал. Про бритта, про Халле, про Скирикра этого и про Тулле. Незаметно во время разговора за стол подсела женщина, жена бородача. Она молча слушала, кивала, на ее лице мелькали то радость, то испуг, то злость, будто не я, а она переживала все эти события. А Ульвид просто слушал, но как-то так, что хотелось рассказать еще больше.

— Вот что Тулле передал, — и я протянул фигурку волка. — Поди, вытесал за ночь. Ларс бы сделал так, что даже шерстиночки было бы видно.

— Дела-а, — протянул бородач. — Тяжело тебе. А знаешь, кому еще тяжелее?

Я поднял голову, вытер натекшие сопли о рукав.

— Альрику твоему тяжелее, потому как он хёвдинг и он за всех отвечал. И за Халле, неважно, племянник он или просто хирдман, и за Арне, и за корабль, и за каждого из вас. А когда столько бед навалилось, не смог он пообещать вам, что все будет хорошо, потому как врать не привык. Тулле тяжелее, потому как ты бился только